На городском портале 66.RU вышло интервью с бывшим главным архитектором Екатеринбурга Тимуром Абдуллаевым.

Удивителен этот разговор тем, что экс-чиновник в пух и прах разносит градостроительную политику екатеринбургской мэрии.

Публикуем часть интервью.

— Вы работали в администрации города, сейчас руководите частной компанией. То есть обладаете полной картиной. Объясните, почему в Екатеринбурге с архитектурой местами не очень?

— Если опросить людей, проходящих мимо, скажем, «Пассажа», то многие скажут, что это нормальное здание, им нравится: «На нем колонны есть, гирлянды висят». Для обывателя это нормально, потому что ничего лучше они не видели. Но есть какое-то количество людей, которые часто бывают в Европе или в силу своих компетенций сталкиваются с архитектурными объектами более высокого уровня. Они понимают, что «Пассаж» не обогащает городскую среду, не несет новых архитектурных свойств, ничего не привносит в развитие городской среды и с эстетической точки зрения не является примером архитектуры хорошего качества.

Поэтому это спорный вопрос. Я могу понять заказчика или застройщика, потому что у них есть конкретный спрос на этот объект: ТЦ работает, люди его посещают, деньги там оставляют. И есть, допустим, архитекторы, которые указывают на какие-то недостатки. Но если экономическая составляющая прямо противоположная, то что-то доказывать застройщику бесполезно. Единственный способ — воспитать запрос на качественную архитектуру.

— Я правильно понимаю, что в Екатеринбурге нет работающего органа, который бы осуществлял архитектурный надзор?

— По идее, в Екатеринбурге несколько таких ведомств. Например, департамент архитектуры, где есть процедура согласования архитектурного облика объекта. Документ, к написанию которого приложил руку ваш покорный слуга, предполагает регулирование архитектурно-художественных свойств объекта, измеряемых не только в квадратных метрах. Во-вторых, есть ряд сводов, правил и регламентов, которые позволяют на тех или иных территориях строить объекты определенного назначения и в определенных габаритах. Вопрос — насколько они детально и адекватно прописаны. Мне кажется, может быть, под давлением строительного лобби, эти документы настолько унифицированы, что они позволяют всё, всем и везде. Когда эти документы этого не регулируют и не сдерживают, то это зеленый светофор для того, чтобы делать что угодно, где угодно и кому угодно.

У нас есть Архитектурно-градостроительный совет, который тоже призван рассматривать не просто архитектуру, но и оценивать, что объект значит для города в градостроительном смысле. Очень часто заказчик предлагает архитекторам обсудить архитектуру и не лезть в возможность появления этого здания в каком-то месте. Но это же абсурд! Если мы говорим о том, что в центре города должен появиться объект, который поменяет его архитектурный облик, то актуален разговор не о фасаде или расположении окон, а о том, место ли ему здесь физически. Как он изменит ансамбль центра города? Как изменится вокруг транспортная ситуация? Как повлияет на систему пешеходных коммуникаций и связей?

— То есть проблема в самой системе принятии решения? По вашему мнению, как должно быть устроено взаимодействие застройщика, архитектора, власти и горожан?

— У нас очень много говорится о социальной ответственности бизнеса, но это довольно условное понятие. Бизнес своей целью ставит получение прибыли. Это нормально, осуждать за это глупо. Главный вопрос: кто должен руководить градостроительным процессом со стратегической точки зрения? В моем понимании, этим должна заниматься администрация города как орган, который представляет интересы всех жителей. И парадокс заключается в том, что у нас часто большие территории отдаются застройщикам для комплексного развития, но мэрия в этом не соучаствует.

Фактически предполагается, что бизнес как-то сам отрегулирует ситуацию с жителями по социальным проблемам, реновации и редевелопменту. Бизнес, руководствуясь какими-то своими идеалами, как-то это сделает, и все останутся довольны. Хотя во всем мире практика иная: для больших участков мастер-девелопером выступает муниципалитет. Он определяет стратегию и параметры будущего объекта, а потом туда приглашаются бизнесмены, чтобы инвестировать в отдельные части, которые они увидят для себя привлекательными и рентабельными. Это принципиально другая ситуация: проект создается до того, как туда приходит человек с деньгами.

Я убежден, что бизнес должен заниматься инвестированием и извлечением прибыли, а не определением будущего развития отдельных территорий.

— Многие нормативы градостроительного проектирования остались неизменными с девяностых годов, когда запросы жителей были иными. Препятствуют ли устаревшие нормы созданию комфортной городской среды?

— Действительно, раньше градостроительное развитие российских городов происходило совершенно иначе: вокруг градообразующих функций, чтобы дать человеку минимум для жизни. Работа, жилье, если есть досуг — то совсем хорошо. Незачем растаскивать стрит-ритейл, нечего развивать сферу услуг и разветвлять ее: есть ДК — пожалуйста, все туда.

Сейчас все устроено по-другому, у людей появился интерес получать какие-то услуги близко к дому. Горожане пользуются городом абсолютно иначе, и это ближе к той парадигме, в которой развиваются европейские города. Если спроецировать наши нормативы практически на любой европейский город, то он никогда по ним не пройдет. Ни по каким параметрам — ни по пожарным разрывам, ни по нормам инсоляции, ни по правилам, которые регламентируют, например, количество бассейнов на квадратный километр.

В наших нормативах много таких псевдоопределений качества жизни. Я не берусь наводить адресную критику, потому что это сложная субстанция. Но сегодня все очень быстро видоизменяется, так что и нормативы эти должны быть адаптивными. Зачастую они становятся бичом и мешают реализовать правильные вещи.

— То есть сейчас созданы все условия, чтобы множить бесконечные жилые массивы с одной функцией на окраине города?

— Да, нормативы никак не препятствуют созданию городской среды по принципу и подобию Советского Союза, когда спальные районы строятся на городской периферии, и мы понимаем, что они не могут претендовать на определение комфортной жизни.

В фундаментальном градостроительном развитии присутствуют вещи, которые не совмещаются с тем представлением о комфортности, которое живет в голове у людей. Наши застройщики много спорят о комфортности жилья и пытаются определить, в чем измеряется этот показатель. И меня забавляют строители, которые в контексте 30-этажек начинают обсуждать комфортность проживания в них. Хочется сказать, что комфорт начинается с отсутствия переходной лоджии, когда соседи друг друга знают. А это дома до 10 этажей.

— Почему власти в Екатеринбурге вдруг заговорили о развитии общественных пространств, о благоустрйстве набережной, хотя еще полтора-два года назад никому до этого не было дела?

— Все это происходит не потому, что чиновники на местах дружно пришли к пониманию того, что нужно развивать качество городской среды. К сожалению, администрация на местах инертна, поскольку вертикаль власти выстроена таким образом, что проявление инициатив финансово затруднено. Муниципалитеты при своих бюджетах не могут отремонтировать несколько центральных улиц, не то что набережную.

А повышение качества общественных пространств было апробировано на примере Москвы. Это дало ощутимый эффект. Это интересно бизнесу, поскольку сгенерировался поток пешеходов. Ведь не машины заходят в кафе и заказывают еду. Выиграли горожане, поскольку получили визуальное подтверждение качества проживания. Следовательно, выиграли власти, которые получили положительный фидбэк от своих потенциальных избирателей. Цепочка сработала, хотя она запускалась насильственными методами: когда перекапывались и сужались улицы, никто от этого в восторге не был.

Эта модель сработала на примере Москвы, и, как и многие другие вещи, пошла в регионы. Как обычно, всем предложили стричь бороды. Ничего плохого в этом нет, другое дело, что здесь с водой ребенка бы не выплеснуть. Дать общий рецепт счастья — это хорошо. Хорошо то, что этим вообще занимаются. Но нужно работать достаточно тонко: нужно продумать механизмы реализации. Многие чиновники на местах боятся быть втянутыми в эти дела. Что такое взять федеральные деньги? Это взять ответственность на себя за качество сделанной работы. Как правило, сроки, которые в таких программах указаны, настолько нереалистичны, что только самоубийца может подписаться благоустроить кусок набережной за полгода. Еще желательно зимой.

— Работая внутри системы вы наверняка были ограничены в обсуждении некоторых тем. Сейчас, думаю, можно. Назовите лучшие и худшие в архитектурном плане здания Екатеринбурга.

— Мне часто задают этот вопрос, и я всегда теряюсь. Какое-то здание может быть интересно городу как объект архитектуры, а какое-то — как средовой объект. Сложно все свести к одной системе измерений. Для меня целостным, качественным зданием является гостиница Hyatt. Может быть, потому что этот объект был спроектирован одной из ведущих мировых архитектурных компаний. Спроектирован целиком, а не просто разработана концепция, которая была отдана на доработку. Это здание создает ощущение архитектурного качества и качества среды, прилегающей к нему.

Ельцин-центр — это объект, который по архитектуре не является шедевром, но с точки зрения контекста, смыслового наполнения для общественной жизни города — это, безусловно, важный объект, который интересно потреблять.

Штаб-квартира РМК — это пример архитектуры того качества, которого у нас еще нет. Другое дело, что к этому может быть двоякое отношение. Есть вещи, которые очень престижно иметь. Здание от Нормана Фостера входит в их число. Это круто, но одинаково круто и в Екатеринбурге, и в Челябинске, и в каком-нибудь другом городе. Любой город этим зданием гордился бы и говорил: «У нас есть объект от Нормана Фостера». Тем не менее строительство штаб-квартиры РМК простимулирует архитектурное развитие города. Потому что архитектурные шедевры всегда стимулируют повышение качества архитектуры вокруг.

— Понятно. А что насчет худших зданий?

— «Пассаж» я реально считаю зданием, которое, к сожалению, на долгое время предопределило архитектурный облик центра Екатеринбурга.

Есть примеры жилых объектов, которые появились в центре города и не вписались в окружающую застройку. Допустим, ЖК «Бажовский». Проект родился и был реализован на устаревших приемах и принципах, без учета архитектурного контекста. Комплекс с точки зрения планировочной структуры достаточно архаичен. Есть масса вещей, которые могли быть сделаны иначе, даже в тот момент времени. Для меня это неудачный пример работы с городской тканью.

Что еще…

— «Высоцкий»?

— «Высоцкий» я не считаю архитектурным суперобъектом, потому что архитектура там вторична. Первична инженерная история: это реализация амбиций. Сможем ли мы у себя построить здание в 50 этажей? Оказалось, сможем. Если была цель достичь ощущения способности построить небоскреб, тот она достигнута. Если говорить про то, что в череде других высоток мира «Высоцкий» может войти в топ самых знаковых и интересных, то, пожалуй, нет. Думаю, заказчики не были готовы к каким-то сложным архитектурным решениям. Потому что с таким трудом и тяжестью вообще давалось строительство, что было не до этого.

Источник: 66.RU